My Virtual Reading Room

I was talking about something with wirral_bagpuss earlier this year, and the phrase you see in the title here came to mind...and then I recalled where I had heard the phrase, it was in a children's story. I found the story and translated it...hope you enjoy!
**

Я услышал, как мама сказала кому-то в коридоре:

— ...Тайное всегда становится явным.

И когда она вошла в комнату, я спросил:

— Что это значит, мама: «Тайное становится явным»?

— А это значит, что если кто поступает нечестно, все равно про него это узнают, и будет ему стыдно, и он понесет наказание, — сказала мама. — Понял?.. Ложись-ка спать!

Я почистил зубы, лег спать, но не спал, а все время думал: как же так получается, что тайное становится явным? И я долго не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я
опять почистил зубы и стал завтракать.

Сначала я съел яйцо. Это еще терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.

— Ешь! — сказала мама. — Безо всяких разговоров!

Я сказал:

— Видеть не могу манную кашу!

Но мама закричала:

— Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь. Ты должен поправиться.

Я сказал:

— Я ею давлюсь!..

Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:

— Хочешь, пойдем с тобой в Кремль?

Ну еще бы... Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И еще там очень много интересного. Поэтому я быстро
ответил маме:

— Конечно, хочу в Кремль! Даже очень!

Тогда мама улыбнулась:

— Ну вот, съешь всю кашу, и пойдем. А я пока посуду вымою. Только помни — ты должен съесть все до дна!

И мама ушла на кухню.

А я остался с кашей наедине. Я пошлепал ее ложкой. Потом посолил.Попробовал — ну, невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал... Еще хуже стало. Я не
люблю кашу, я же говорю.

А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил ее. Тут я взял и долил в кашу кипятку. Все равно было скользко, липко и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно.
Ужасно обидно! Ведь в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен. С хреном, кажется, почти все можно съесть! Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб
полезли и остановилось дыхание, и я, наверно, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу.
Потом сразу вернулся и сел за стол.

В это время вошла мама. Она посмотрела на тарелку и обрадовалась:

— Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идем на прогулку в Кремль! — И она меня поцеловала.

В эту же минуту дверь открылась, и в комнату вошел милиционер. Он сказал:

— Здравствуйте! — и подошел к окну, и поглядел вниз. — А еще интеллигентный человек.

— Что вам нужно? — строго спросила мама.

— Как не стыдно! — Милиционер даже стал по стойке «смирно».
—Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!

— Не клевещите. Ничего я не выливаю!

— Ах не выливаете?! — язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул:
— Пострадавший!

И к нам вошел какой-то дяденька.

Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.

На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой брючине. Он как
вошел, сразу стал заикаться:

— Главное, я иду фотографироваться... И вдруг такая история...Каша... мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то...жжет... Как же я пошлю свое... фф... фото, когда я весь в каше?!

Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.

— Извините, пожалуйста, — сказала она тихо, — разрешите, я вас почищу, пройдите сюда!

И они все трое вышли в коридор.

А когда мама вернулась, мне даже страшно было на нее взглянуть. Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:

— Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!

Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:

— Ты это запомнил на всю жизнь? И я ответил:

— Да.

Виктор ДРАГУНСКИЙ

**

I heard my mother saying to someone in the hallway: “…there is nothing secret that shall not be made manifest.”

And when she came into the room, I asked,

“What does that mean, Mama, ‘There is nothing secret that won’t be made manifest’?”

“That means if someone  acts dishonestly, it will in any event be found out, and he will be ashamed and will get punished,” my mother said. “Did you understand that? Now go to bed!”

I brushed my teeth and went to bed but didn’t sleep because I kept thinking, ‘how could it actually happen that what is secret would be made manifest? And it was a long time before I fell asleep, so when I awoke, it was already morning, my father was already at work, and mother and I were by ourselves. I brushed my teeth again and started eating breakfast.

First, I ate my egg. That wasn’t too bad, ‘cause I ate only the yellow, and the white I broke into little pieces along with the shell, so that one couldn’t really see it. But then my mother brought in a whole plateful of cream of wheat.

 “Eat that!” she said. “And no arguing!”

I said, “I can’t stand cream of wheat!”

But my mother started yelling:
“Look at yourself! You look like a walking skeleton. Eat it! You need to put on some weight.”

I said,
“It makes me choke!”

Then my mother sat down next to me, put her arm around my shoulders and asked lovingly,
“Would you like to go and visit the Kremlin today?”

Well, of course I would… I know of nothing more beautiful than the Kremlin. I’ve been in their weapons pavilion, stood next to the Tsar-Cannon and I even know exactly where Ivan the Terrible used to sit. And there are many other very interesting things there. That’s why I quickly answered my mother,
“Of course I want to go and visit the Kremlin! Very much!”
Then she smiled,
“Well then, eat up all of your cream of wheat, and we’ll go. I’ll wash the dishes in the meantime. But remember—you must eat everything on your plate!”

And she went back into the kitchen.
And I was left alone with the cream of wheat. I smacked it with the flat of my spoon. Then I salted it. Then I tasted it—no, I couldn’t eat that! Then I thought, well, maybe if it had a bit more sugar in it? I sprinkled it with some sugar and tasted the result. That had only made it worse. As I said, I don’t like cream of wheat.

In addition, it was very thick. If it were thinner, then I could’ve managed it; I would have closed my eyes and drank it. Then I took some boiling water and stirred it into the cream of wheat. The result was still slimy, sticky, and disgusting. The main thing is, when I try to swallow it, my throat spasms up by itself and pushes this cream of wheat back out. Such a nuisance! I really wanted to go see the Kremlin! And then I remembered that we had some horseradish on hand. With horseradish, I think, one can eat almost everything! I poured the entire jar of horseradish into my plate, and when I tasted a bit, my eyes nearly came out of my sockets and my breath stopped and I guess I must’ve lost consciousness, because I grabbed the plate, quickly ran to the window and poured the cream of wheat out onto the street. Then I immediately came back and sat back down at the table.

That is when my mother walked in. She looked at the plate and was very pleased:
“Oh, Dennis, honey, you’re such a good boy! You ate up all your cream of wheat! Well then, get dressed and we are going to the Kremlin!” And she kissed me.

Right at that moment, our door opened and a policeman came in. He said, “Good morning!” and then he went to the window and looked down. “How come—and you are such an educated person…”

“What do you need?” my mother asked severely.

 “You should be ashamed of yourself!” The policeman was so angry he even stood at attention. "The state provides us with a new apartment, with all the modern conveniences, which, by the way, include a garbage chute, and you pour all kinds of nasty things out the window!"

“Don’t slander me. I haven’t poured anything out the window!”

“Oh, haven’t you?!” the policeman laughed snidely. And opening the door into the hallway, he called, “The injured party, come in!”

And a man came in.
As soon as I took a look at him, I realized that I wouldn’t be going to the Kremlin today.
On the man’s head was a hat. And on the hat was our cream of wheat. It lay almost in the middle of the hat, in the indentation on top, and a little around the edges, where the ribbon is, and a little behind his collar, and on his shoulders, and on his left pant leg.

As soon as he came in, he started stammering,
“The thing is, I was going to the photo studio to have my picture taken…And then, this happens… Cream of w-w-wheat… It’s hot, by the way, even through the hat, I can feel it…burning…How could I send my p-p-picture if I am all covered in cream of wheat?!”

Then my mother looked at me, and her eyes turned as green as gooseberries, which is always a definite sign that she’s awfully angry.

“Excuse me, please,” she said quietly, “please allow me to help you get cleaned up, step this way!”

And all three of them went out into the hall.

And when my mother came back, I was scared to even look at her. But I forced myself to come up to her and say,
“Yes, mother, you were right yesterday. What is secret is always made manifest!”

She looked me straight in the eye.  She looked for a very long time and then asked,
“Will you remember that for the rest of your life?”

And I replied, “Yes.”
 
(Viktor Dragunskiy)